Неточные совпадения
— Полно, не распечатывай, Илья Иваныч, — с боязнью остановила его жена, — кто его знает, какое оно там письмо-то? может быть, еще
страшное,
беда какая-нибудь. Вишь, ведь народ-то нынче какой стал! Завтра или послезавтра успеешь — не уйдет оно от тебя.
Узнал Илья Ильич, что нет
бед от чудовищ, а какие есть — едва знает, и на каждом шагу все ждет чего-то
страшного и боится. И теперь еще, оставшись в темной комнате или увидя покойника, он трепещет от зловещей, в детстве зароненной в душу тоски; смеясь над страхами своими поутру, он опять бледнеет вечером.
Все другие муки глубоко хоронились у ней в душе. На очереди стояла
страшная битва насмерть с новой
бедой: что бабушка? Райский успел шепнуть ей, что будет говорить с Татьяной Марковной вечером, когда никого не будет, чтоб и из людей никто не заметил впечатления, какое может произвести на нее эта откровенность.
— Да, — продолжает он, — так она и заснула на пороге, выстудила горницу
беда как, я весь дрожу, чуть не замерз, а стащить ее — силы не хватает. Уж сегодня утром говорю ей: «Что ты какая
страшная пьяница?» А она говорит: «Ничего, потерпи немножко, я уж скоро помру!»
И еще: исчезла бесследно та бледная хрупкость, высокая и
страшная одухотворенность, в которой чуткое сердце угадывало знамение судьбы и билось тревожно в предчувствии грядущих
бед; на этом лице румянец, оно радостно радостью здоровья и крепкой жизни, — тот уже умер, а этот доживет до белой, крепкой старости.
Виновница всех этих
бед, слабая Маня, хотя и разрешилась в
страшных муках мертвым, еще не сформировавшимся ребенком, но оставалась в положении самом неутешительном.
На
беду, колодцы были редки, и в большей части их было так мало воды, что голова нашей колонны (шла целая дивизия) вычерпывала всю воду, и нам, после
страшной давки и толкотни у колодцев, доставалась только глинистая жидкость, скорее грязь, чем вода.
— Нельзя, нельзя, никого не велено пущать, — захрипел Пантелеймон и
страшным запахом луку затушил решимость Короткова, — нельзя. Идите, идите, господин Коротков, а то мне через вас
беда будет…
Отвожу я от тебя чорта
страшного, отгоняю вихоря бурного, отдаляю от лешего одноглазого, от чужого домового, от злого водяного, от ведьмы Киевской, от злой сестры ее Муромской, от моргуньи-русалки, от треклятыя бабы-яги, от летучего змея огненного, отмахиваю от ворона вещего, от вороны-каркуньн, защищаю от кащея-ядуна, от хитрого чернокнижника, от заговорного кудесника, от ярого волхва, от слепого знахаря, от старухи-ведуньи, а будь ты, мое дитятко, моим словом крепким в нощи и в полунощи, в часу и в получасьи, в пути и дороженьке, во сне и наяву укрыт от силы вражией, от нечистых духов, сбережен от смерти напрасный, от горя, от
беды, сохранен на воде от потопления, укрыт в огне от сгорения.
Особенно противно было желтое: как бы хорош и ярок ни был день, оно делало его мрачным, призрачным, зловещим, угрожающим какою-то
бедою, намекающим на какое-то
страшное преступление.
Н. И. Миллер вскочил в неописанной тревоге и едва мог толком дознаться, в чем именно заключались «
беда» и «
страшное несчастие».
Ах, увы,
беда,
Приходит чреда,
Не вем, когда
Отсель возьмут куда…
Боюся
Страшного суда,
И где явлюся я тогда?..
Детство и молодость Никитишна провела в горе, в
бедах и
страшной нищете. Казались те
беды нескончаемыми, а горе безвыходным. Но никто как Бог, на него одного полагалась сызмальства Никитишна, и не постыдил Господь надежды ее; послал старость покойную: всеми она любима, всем довольна, добро по силе ежечасно может творить. Чего еще? Доживала старушка век свой в радости, благодарила Бога.
— После Евдокии-плющихи, как домой воротимся, — отвечал Артемий. — У хозяина кажда малость на счету… Оттого и выбираем грамотного, чтоб умел счет записать… Да вот
беда — грамотных-то маловато у нас; зачастую такого выбираем, чтоб хоть бирки-то умел хорошо резать. По этим биркам аль по записям и живет у нас расчет. Сколько кто харчей из дома на зиму привез, сколько кто овса на лошадей, другого прочего — все ставим в цену. Получим заработки, поровну делим. На
Страшной и деньги по рукам.
Показывали ей, что и тот-то приказный хорош, а того-то заловить бы можно, и начались через это девушке
страшные огорчения, а как
беда никогда не ходит одна, то явилось ей и подспорье.
Новое что-то, широкое и
страшное, раскрывалось перед Александрой Михайловной. Так вот оно что! Вот отчего все были так странно равнодушны, когда она сообщала о приставаниях к ней мастера, вот почему была словно тайная радость, когда Таня попала в
беду.
— Наше место свято! — в
страшном испуге воскликнул князь Василий. — Не накличь, молодец,
беды на свою и на наши головы!..
Иван Павлович следил за ней тревожным взглядом. Он один из окружающих ее понимал
страшную опасность, в которой она находится, видел быстрое развитие ее внутренних, нравственных страданий, в таких резких формах отражающихся на ее и без того слабом организме. Он чуял приближающуюся
беду и оставался бессильным, немым зрителем угасающей юной, дорогой для него жизни.
— Где она?.. Спроси-ка лучше, где молния, когда она уж блеснула. Я видел только огненный взгляд ее черных, итальянских очей, и… боюсь… не было б грозы. Так скоро забыть
страшную заповедь отца!.. Долго ль до
беды?.. Одиночество… прекрасный молодой человек, в таком близком соседстве… девическое сердце… Ох, ох, синьора Анастасия, боюсь за тебя! Нет, боялся бы, хотел я сказать, если бы не уверен был в моем молодом друге.
В ней бушевали и смутно боролись и страстность, и отвращение к труду, и презрение к бедности, болезненная жажда неизведанного, неопределенное разочарование,
страшное воспоминание тяжелых дней при жизни матери, а в особенности при жизни отца; злопамятное убеждение непризнанного писателя, что покровительство достигается низостью и подлостью; врожденное стремление к роскоши и блеску, нежная истома, наследованная от отца, нервозность и инстинктивная леность матери, которая делалась бодра и мужественна только в тяжелые минуты и опускалась, как только проходила
беда — все это мучило и волновало ее.
Фимка пришла окончательно в себя только через несколько дней. Первые дни
страшное сомнение не оставляло ее сердца. Великодушное прощение со стороны барыни, дозволение ухаживать за барином, прочти раскаяние Дарьи Николаевны, казались ей зловещим предзнаменованием близкой
беды. Не к добру это, не к добру, — неслось в ее голове, — не переменилась же она так сразу лишь оттого, что я задала ей взбучку… Затеяла она что-нибудь, замыслила…
Князь Никита, как и остальные гости, был оживлен и доволен. Только сам хозяин, князь Василий, под наружным радушием и веселостью думал невеселые думы. Не по душе была ему эта трапеза после кровавого пира.
Страшный грех, казалось ему, совершил он, накликая на свой дом великие
беды.
Неизвестность хуже самой
страшной, но уже обрушившейся
беды.
Но тогда в чем же заключается
беда этого человека и чего ради вся эта его
страшная, мучительная тревога, доходящая его до такого подавляющего, безумного отчаяния, похожего на бешенство?
А
беда была
страшная и неотразимая, и интролигатор понимал ее, но еще не во всем ее роковом и неодолимом значении.